Почему мы жить не можем без природы

«Человек понуждает живые творения к порядку, подчинению и согласию. Он улучшает и украшает природу: обрабатывает, совершенствует её, делает её изысканнее».


Может показаться, что тема «природы» неуместна в журнале об урбанистике. Однако само понятие «природы», «природного» возникает лишь как результат противопоставления продуктов человеческой деятельности явлениям, этой деятельностью не тронутым. Так вот: представление о том, что было тронуто, а что нет, то есть что является частью культуры, а что «природно», всегда было подвижно. Символом того, что в этом споре главенствующее положение со временем стала занимать культура, стали сады, мечта о которых сопровождала человека с момента осознания им своей отчужденности от окружающего мира.

На рубеже XIX–XX веков возникла идея о том, что природа – это что-то автономное, что она имеет ценность и подлежит охране. Сейчас разговор о природе априори подразумевает ценность природы как таковой, а разговор о городе – что в нём «природы» должно быть как можно больше. Таким образом, когда звучит слово «озеленение», мы киваем и думаем о городе-саде, где свободно дышится, тихо и зелено. Сейчас представляется странным сам факт, что когда-то это было неочевидно. Однако любая кажущаяся очевидность таит в себе потенциальное заблуждение. Давайте попробуем разобраться, откуда вообще берется идея городского парка и в какую сторону она движется сейчас.

Современные городские парки находятся на пересечении множества традиций. Я буду говорить о европейских, потому что считаю, что российская культура, как и её парки, принадлежит к европейской традиции. Едва ли есть смысл начинать историю парка с Эдемского сада, но ведь понятно, что аллегория райского сада с самого начала является главной темой в любом парке. Райский сад – это как бы перевернутая идея господства человека над природой: Бог, который является ни чем иным, как предельным выражением человеческого разума, создает Вселенную и помещает человека в идеальное место, где ему предлагается дать названия всему сущему. Так мы видим, что в европейской культуре сад – это модель мироздания, центром которой является человек, сад – это символ подчиненной природы.


Может, читатель замечал, что существует градация «природности». Иными словами, одно явление может восприниматься как более или менее природное в зависимости от контекста, но при этом все они располагаются на некой шкале «природности». Так, например, городской парк представляется чем-то природным когда мы приходим в него из шумного города: в нем есть всякие растения, насекомые, иногда к одежде может прилипнуть паутина. Я даже встречал лосей в «Сокольниках». Но если из парка мы попадаем в подмосковный лес – для нас это становится маленьким подвигом: палатки, костер, многоножки. При всей игрушечности и привычности, загородная природа уже кажется нам слишком природной и недостаточно комфортной. Не стоит и говорить о к примеру тайге – это уже черезчур, туда нам не хочется, путешествие в неуправляемую среду нынче кажется экстремальным спортом. Все эти примеры расположены на одном луче, и имеют отношение к опыту «природного», но опыт этот оказывается неравноценным. Таким образом, мы получаем ответ на вопрос о необходимости городского парка: для современного человека это почти что единственный приемлемый опыт управляемой природы.

Однако так было не всегда. Можно сказать, что потребность человека в природе возникает только тогда когда он пресыщается урбанизмом, то есть идея природы, является всего лишь побочным явлением процесса урбанизации. Например сложно представить пастуха или крестьянина который жаждал бы «приобщиться к природе». Более того, для человека который не провел четкую грань между культурой и природой этих категорий вообще не может быть, они могут существовать только как противоположность друг другу. Следовательно сад – это потребность человека цивилизованного и урбанизированного. Как философия появляется в античности вместе с феноменом досуга, так сад появляется на заре городской цивилизации вместе с самим феноменом города.

Опустим домашние и монастырские сады Средневековья и обратимся сразу к аристократическим садам Нового времени, которые в силу ряда обстоятельств стали тем, что мы сейчас называем парками. Начать стоит с того, что в процессе производственной деятельности были вырублены практически все европейские леса. Где-то эти процессы происходили быстрее, а где-то медленнее. Например в Англии к XVIII веку в силу бурного развития мануфактурной промышленности практически не осталось лесов. Во Франции их оставалось больше, а в Германии и Российской Империи еще больше, это связано с технологическим отставанием. Однако это не меняет того факта, что в Европе, где до этого лесное пространство было доминантой, теперь остались по большей части только города, окруженные безлесыми пустошами. К этому времени оставшиеся европейские лесные массивы уже были поделены между феодальными лордами.

Дальние предки современных городских парков – огороженные забором сады-леса, предназначенные для охоты

Те леса, которые не служили целям добычи древесины, использовались как охотничьи угодья, и чтобы оградить их от доступа браконьеров (то есть от всех, кроме «владельцев»), их начали огораживать стенами. Таким образом появляются дальние предки современных городских парков – огороженные забором сады-леса – Gärten (нем.) с прорубленными в них просеками и зверинцами для разведения дичи. Забава заключалась в том, что в момент охоты, зверей выпускали, и курсирующие по просекам дворяне могли по ним стрелять. С различными вариациями это относится ко многим лесным паркам, в том числе к московским Сокольникам, Измайловскому парку.

Как часть того же процесса сады разбивались прямо на пустырях – тех, которые когда-то уже были очищены от леса, а теперь вновь засаживались им, но на этот раз в декоративных целях. Дальше все понятно – итальянские аристократы подражают античным, французские – итальянским, появляются регулярные сады с классическим набором приемов и элементов, симметрией и геометричностью. Это не очень интересно, намного интереснее для нас английские или пейзажные парки, возникшие в противоположность барочным регулярным паркам.

Пейзажный парк, возникший на стыке XVIII и XIX веков и актуализированный как памятник самой природы, в эпоху романтизма послужил не только формальным образцом для парков будущего, но и средой, в которой зародилась идея автономности природы и ее «национального значения». Такие вещи всегда кажутся забавными, но романтическая тоска по выдуманному прошлому и по «нетронутой» природе, зародившаяся в границах городской культуры (больше нигде она зародиться и не могла), нашла свое выражение в национальной идее защиты первозданных лесов в Германии.  Не важно, что при этом под первозданными лесами понимались более светлые, прореженные постоянным выпасом скота леса, состоящие из стоящих на большом расстоянии дубов. Важно, что на почве этого первого движения, зародившегося в среде поэтов идеализирующих германскую природу, выросли все те ценности «природности» и все те чувства, которые принято чувствовать при наличии подходящего природного раздражителя.

Парк имеет значение только в контрасте с городом, и наоборот – город приобретает своё значение именно на фоне парка

Функцию этого «подходящего природного раздражителя» сейчас играют городские парки. Кажется, есть тумблер, переключающий в современном городском человеке режимы: от обычного бытового к возвышенному романтическо-природному. Конечно же содержание городских парков меняется. Академик Дмитрий Лихачев замечал, что современный человек не способен прочитать парк так, как это делалось раньше. Это вообще свойственно адептам современных медиа – мы не прочитываем классическое искусство, а садово-парковое искусство относится именно к этому разряду. Насколько может быть непонятен сейчас барельеф портика античного храма или даже здания эпохи классицизма, настолько непонятен среднему горожанину смысл городского парка как архитектурного произведения. И это еще раз доказывает, что современное значение парков в городской жизни не ограничивается старыми эстетическими схемами, а встраивается в большую бинарную оппозицию город-природа, где оба полюса, обладая определенной автономией, прибавляют друг другу значимости. Парк, при всей кажущейся природности, имеет значение только в контрасте с городом, и, как это ни парадоксально, наоборот – город приобретает своё значение именно на фоне парка (идеальный пример – Центральный парк в Нью-Йорке).

Можно сказать, что разделение, предоставление альтернативы, является единственной критически важной функцией городского парка. В остальном мы видим, что его форма может меняться. Так, сейчас парки в Москве становятся чем-то наподобие торгового центра или развлекательного комплекса в природных декорациях. Сюда можно добавить функции музея и дома культуры, однако тренд обращенный в сторону потребителя – в консюмеристском смысле этого слова – налицо. Все формы, пока они предоставляют зелёную альтернативу бетонному лесу, будут выполнять необходимые функции. Стоит только помнить, что город не может жить без своих парков: недавние попытки турецких властей застроить Taksim Gezi Park привели к волнениям, отзвуки которых слышны и сейчас. В этом есть замечательный символизм – пространство зелёных насаждений, включенное в структуру города, оказывается необходимым для психологического выживания обитателей этого города.